Я мечтал его написать.
Примерно январь 2011Сырой,стылый сентябрь. Тускло жёлтый, скрипящий под ногами не то листьями, опавшими аж в середине августа, не то ранней изморозью и льдом.
В такую погоду и выбираться-то не хочется, всё одно от видов серого, посыпанного пеплом города, повеситься хочется.
И Стефану тоже не хочется на улицу. Поэтому он растягивает время, словно вот-вот что-то должно произойти — о терракте ли сообщат по нещадно бьющему по барабанным перепонкам радио, или, может, школу затопит. Но Бог — или кто там наверху, нацепив маску благодушия, смотрит на мелкие копошения людей, ухмыляясь самой мерзкой ухмылкой — не слышит мольбы, даже если зовёшь отчаянно, срываясь в хрипы. Чего уж говорить о жалостливом скулеже не любящего холод и толпы Стефана.
Он затягивает шнурки на высоких чёрных сапогах на огромнейшей платформе — мать ещё вчера, помнится, обещалась их выкинуть в мусоропровод, но руки так и не поднялись видно. Деньги потрачены, как-никак. И немалые. Благо Стефан платил из собственного кармана, отряхивая не успевшую обрасти слоем пыли летнюю заначку. Накидывает пальто — чёрное, до середины бедра. Отец презрительно называет его «гламурно-пидорским», но Стефан любит эту вещь, прошедшую с ним ни одни годы. С сомнением смотрит на недавно купленную шапку — опять же ей, матерью, сжалившейся над вечно красными ушами Стефана — но лишь фыркает и , сцапав наушники со стола, выходит, громко хлопнув дверью. Сбегая по лестнице — по привычке игнорируя по жизни неработающий лифт — втыкает наушники в телефон и врубает музыку, мгновенно проваливаясь, как в открытый люк канализации, в собственный мир.
Даже не слыша — музыка грохочет в наушниках так, что собственных мыслей не уловишь — распахивает скрипящую подъездную дверь. В лицо, как в вновь обретённому любовнику, со всей страстью, тут же бросается ледяной ветер, подхватывая и задирая чёлку над головой, насмешничая. Стефан морщиться и поправляет волосы, не глядя, кивает сидящим в рядок бабкам у подъезда.
Вот же ж, вытащило вас в такой холод, старые сплетницы.
У Стефана алые, прореженные золотистыми отблесками, волосы — толстая коса до пояса, которой завидуют все знакомые девушки и которую уже не один месяц грозиться состричь отец. Он высокий, худой, как жердь, с резкими, птичьими жестами и глазами в пол лица, распахнутыми в наивном удивлении. Стефан думает, что он слишком похож на бабу, отец — что на пидора, мать не думает, мать говорит, что Стефан у неё красивый мальчик. И только. Что касается до мнения остальных знакомых или- упаси боже! - незнакомых, Стефану на них откровенно наплевать. Он привык и к сальным шуточкам своих недоразвитых одноклассников, только и умеющих что бегать курить за школу, воровато озираясь — не спалили бы — да тискать девушек в туалетах. И к завистливым и подозрительным взглядам тех самых девушек тоже привык.
Нет, Стефану не то чтобы не везёт в жизни. Он не считает себя мучеником, отрабатывающим свой грех на грязной Земле. Стефан просто Стефан. Стефан верит, что каждому человеку в жизни его отмеряется своя порция дерьма — и только тебе решать, что с ним делать. Размазывать по физиономиям других, ища сочувствия, а находя унизительную жалость, или использовать как удобрение и расти над собой.
У Стефана своя философия, мало понятная другим. Да он и не стремится к пониманию, не его это.
Стефан живёт, размеренно дыша и отсчитывая свои дни, разве что в календаре не отмечая. Ежедневно месит своими ботинками сентябрьскую изморозь на дорогах, кивает в ответ на малознакомые приветствия, старательно улыбается тем, кому позволено подойти поближе, и каждый год с нетерпением ждём весны.
Иногда Стефану начинает казаться, что, возможно, его жизнь — совсем, самую капельку- скучна.
Но подобные мысли, как правило, не задерживаются в его голове, открытой всем ветрам и попуткам.